Дело о Чертовом зеркале - Георгий Персиков

После короткой паузы профессор отхлебнул свой остывший чай и подытожил:

– Как бы то ни было, казакам Червеня не удалось по горячим следам раскрыть тайну знаменитой сокровищницы. В пылу схватки они перерубали всех воинов Ахмет‑бея, а престарелый визирь к тайне подпущен не был. Даже самые изощренные пытки, а наш дорогой Червень знал в них толк, ни к чему не привели. Визирь был родом с Турции, понимали его плохо, в итоге он так и скончался, как только из него выпустили кишки. Единственное, что стало понятно, это о каких-то секретах, не зная которых до богатств не добраться.

– А хотя бы примерно ясно, о секретах какого рода идет речь? – спросил Родин. – И какие из них теперь раскрыты?

– И еще «двенадцать», господин студент, – с улыбкой кивнул профессор. – Секреты эти таковы: где конкретно находится сокровищница и как туда попасть. Как опять же говорят хроники, существовала фамильная карта, которую бей в спешке передал визирю…

– Где и была отмечена пещера? – перебил профессора неожиданно воодушевившийся Торопков. – Не та ли это карта, за которую поплатился жизнью Стрыльников?

– Не знаю, – уклончиво ответил Смородинов. – В любом случае, мало обладать картой. Важно обладать неким секретом, который бы заставил эту карту работать.

– Какого рода может быть этот секрет? – опять задал вопрос сыщик. – Есть ли подобные карты с секретом?

– Разумеется, есть, – отвечал историк, прихлебывая чай. – К примеру, всем известная карта тайника Абу-ибн‑Вапая. Эта карта состояла из трех частей, которые надо было собрать воедино, чтобы на пересечении кусков понять, где находится клад. Но это неизящно, да. Еще пример – свитки черноморского пирата Салмана Безухого, также известного как Салман Горлорез. Он прятал свою кровавую добычу в подводной пещере, кстати, недалеко от Кара-Дага. Карта была выбита на золотом кубке, который всегда висел на поясе капитана. Шутка заключалась в том, что увидеть карту можно было лишь в перспективе – когда ты поднес кубок к губам и полностью осушил, сиречь устремил его дно к небесам. Ну, или известная карта капитана Кидда, о которой так изящно написал в своем рассказе «Золотой жук» мистер По: чтобы найти сокровища, нужно было выстрелить в направлении норд-норд-ост из правой глазницы черепа, прибитого на верхушке одинокого дерева среди полузаброшенных скал Нового Света. Так что несложно понять, что и карта Ахмет‑бея тоже с секретом. Потому не могли ее растолковать ни казаки, ни Стрыльников. А вот Ванечка мой, я уверен, все расшифровал! И я больше чем уверен, что когда мы приедем к Кара-Каю, мы встретим там Ваню уже с сокровищами! Я уговорю его сдаться, и когда он отдаст клад и «Зеркало» государю, он получит не только полное помилование, но и честь и славу, которые не могли присниться ни его отцу, ни мне!

– Вы так уверенно об этом говорите… – скептически заметил Родин. – Что мне начинает казаться, будто вы знаете, в каком месте нам нужно устроить засаду, чтобы не разминуться?

Профессор замялся.

– Примерно, – ответил он. – Я могу наверняка указать стену, где должен быть замаскирован лаз. Я полагаю, это будет именно там, где разбился отец Ивана двадцать пять лет назад.

– Почему же вы не нашли его, если вам известно его месторасположение? – удивился Торопков.

– Видите ли, – почесал лысину Смородинов, – скалы Шайтан-Калаяр очень опасные. Они абсолютно отвесные, во многих местах имеют даже отрицательный угол, а лаз в пещеру скорее всего очень мал, так что проникнуть туда можно лишь ползком. Кроме того, находится он на большой высоте и, разумеется, тщательно замаскирован. Стена, о которой я вам говорю, вся сплошь покрыта расщелинами, которую мой бедный товарищ Афанасий Гусев и принял ошибочно за вход в сокровищницу. Проклятые крымцы неспроста выбрали именно эту стену. Судя по всему, лаз и находится в одной из таких расщелин. А если ты ошибешься и сунешься не туда – то назад уже не выберешься. Без карты там просто нереально что-то отыскать. В любом случае, мы с вами придем на то место, где тридцать лет назад мы стояли лагерем. Мимо нас Ване просто не пройти – ни туда, ни обратно.

– А какого рода это оружие, ну, «Зеркало шайтана»? – спросил сыщик. – Пока это похоже на сказку либо главу из романа Уэллса.

– Я полагаю, это кристалл, – ответил археолог, – из которого получается взрывчатое вещество невероятной силы. Все история про солнце, лучи – это, без сомнения, байки. Но как приготовить это вещество, я не знаю. Может быть, нужно обрабатывать кристалл напильником или откалывать от него кусочки.

В купе повисла тишина, которую наконец нарушил Торопков.

– Выходит, ежели сейчас все эти богатства попадут в имперскую казну, то Россия сможет полностью подготовиться к грядущему военному конфликту… Сможет повысить жалованье рабочим, чтобы унять эти волнения… Оружие может позволить вообще с блеском выйти из войны… Так, профессор?

Смородинов с улыбкой погрозил пальцем.

– Я историк, милостивые государи! Историк, а не бухгалтер. Нас, ученых мужей, сокровища интересуют только как древние реликвии, которым место в лучших музеях мира. Вы же, люди в погонах, только и видите, как переплавить эти прекрасные шедевры древнего искусства в одинаковые золотые слитки, обменять их на военные корабли, пушки и километры колючей проволоки…

– Да, так и есть, – кивнул Торопков. – Но ведь потомки вашего Ахмет‑бея поступили бы точно так же! Они бы уж точно не в музеи эти богатства отнесли.

Профессор кивнул с горькой улыбкой.

– К сожалению, это так.

– И так будет до тех пор, пока наука будет состоять на службе у воинов, а не наоборот, – добавил сыщик.

– То есть всегда, – улыбнулся Родин.

* * *

За окном было уже темно, и наконец, в такт к стучащим колесам, в стекло начал барабанить неспешный весенний дождь. Смородинов, видимо, выдохшийся после своей многочасовой лекции, позвал проводника, попросил его постелить постель и, откланявшись, пошел в свое купе спать.

Торопков же с Родиным еще долго сидели рядом и курили, глядя в окно. Наконец сыщик хрипло (видимо, голосовые связки затекли от долгого молчания) сказал:

– Занятный старикан этот профессор. Признаться, ближе к концу его лекции меня так сморило, что я дремал с открытыми глазами. Еще в молодости, в армии выучился.

– Вы служили в армии? – спросил Родин без особого интереса.

– Ага. В Балканскую кампанию в артиллерии довелось служить. Контузило меня под Плевной, вот и списали. Ну, я вернулся домой и пошел в полицию, там как раз сосед служил. Я ведь городовым начинал, а потом в пожарное отделение меня перевели за сообразительность, а уж затем я сам в сыскное попросился. А вы ж тоже из военных, Георгий Иванович? Вот как долго уж знаем друг друга, а этак вот поговорить по душам никак не удавалось. Я слышал, вы воевали.

– Нет-нет, – улыбнулся Родин, – разве я похож на кадрового офицера?

– Ну а отчего нет? По ухваткам и по обхождению вполне достойный офицер.

– Нет-нет. Я по натуре – абсолютная штафирка. И учился в нашем Старокузнецком университете на медицинском… Представьте, даже лекции Смородинова мне доводилось посещать. Он тогда был еще крепким мужчиной, правда, таким же странноватым, помешанным на своих идеях… Мы, студенты, постоянно над ним посмеивались… Впрочем, давайте не будем предаваться трогательным воспоминаниям, Гаврила Михайлович. Я думаю, коли Бог даст, займемся этим на обратном пути. А пока нам есть о чем поговорить и поразмышлять.

– Итак, это начало всей истории. Есть некий владелец карты сокровищ Ахмет‑бея, который никак не может открыть ее секрет. Каким-то путем, предположим, что незаконным, Стрыльников добывает у него эту карту и тоже никак не может разгадать ее секрет. Тут-то на сцене и появляется третье лицо – Иван Гусев, молодой и амбициозный, засидевшийся в вечных адъюнктах, учениках старого Смородинова. Вот он шанс – раздобыть карту, так давно считавшуюся бесследно пропавшей. Гусев выдает себя за итальянского архитектора Биацци и пытается выведать у Стрыльникова, где лежит карта и можно ли ее выкрасть.

– Да, Турнезен уверенно опознал его по выпускной фотографической карточке, так что тут никаких сомнений.

– Однако афера с кражей карты не удалась, карта остается лежать в сейфе. Гусев приходит к выводу, что действовать ему нужно как-то иначе.

– Не забудьте, Георгий Иванович, – с жаром поддержал Торопков, – что как раз после этого фабрикант избил приемного отца и учителя Гусева, спустил с лестницы. Наверное, тогда адъюнкт и решил, что, не пролив крови, карту забрать не удастся.

– Да, я тоже думаю, что эта паскудная история сыграла важную роль. Итак, Гусев приглашает Стрыльникова в музей на выставку и просит захватить с собой карту. Но фабрикант быстро уходит из музея в ресторан. Тогда Гусев следует за ним, убивает его и крадет карту из кармана. Так ведь?